ДВА ГОЛУБЯ  Два Голубя как два родные брата жили, Друг без друга они не ели и не пили; Где видишь одного, другой уж, верно, там; И радость и печаль, все было пополам. Не видели они, как время пролетало; Бывало грустно им, а скучно не бывало. Ну, кажется, куда б хотеть Или от милой, иль от друга? Нет, вздумал странствовать один из их - лететь Увидеть, осмотреть Диковинки земного круга, Ложь с истиной сличить, поверить быль с молвой, "Куда ты? - говорит сквозь слез ему другой; - Что пользы по свету таскаться? Иль с другом хочешь ты расстаться? Бессовестный! когда меня тебе не жаль, Так вспомни хищных птиц, силки, грозы ужасны, И все, чем странствия опасны! Хоть подожди весны лететь в такую даль: Уж я тебя тогда удерживать не буду. Теперь еще и корм и скуден так, и мал; Да, чу! и ворон прокричал: Ведь это, верно, к худу. Останься дома, милый мой, Ну, нам ведь весело с тобой! Куда ж еще тебе лететь, не разумею; А я так без тебя совсем осиротею. Силки, да коршуны, да громы только мне Казаться будут и во сне; Все стану над тобой бояться я несчастья: Чуть тучка лишь над головой, Я буду говорить: ах! где-то братец мой? Здоров ли, сыт ли он, укрыт ли от ненастья!" Растрогала речь эта Голубка; Жаль братца, да лететь охота велика: Она и рассуждать и чувствовать мешает. "Не плачь, мой милый, - так он друга утешает, - Я на три дня с тобой, не больше, разлучусь. Все наскоро в пути замечу на полете, И, осмотрев, что есть диковинней на свете, Под крылышко к дружку назад я ворочусь. Тогда-то будет нам о чем повесть словечко! Я вспомню каждый час и каждое местечко; Все расскажу: дела ль, обычай ли какой, Иль где какое видел диво. Ты, слушая меня, представишь все так живо, Как будто б сам летал ты по свету со мной". Тут - делать нечего - друзья поцеловались, Простились и расстались. Вот странник наш летит; вдруг встречу дождь и гром; Под ним, как океан, синеет степь кругом. Где деться? К счастью, дуб сухой в глаза попался; Кой-как угнездился, прижался К нему наш Голубок; Но ни от ветру он укрыться тут не мог, Ни от дождя спастись: весь вымок и продрог. Утих помалу гром. Чуть солнце просияло, Желанье позывать бедняжку дале стало. Встряхнулся и летит, - летит и видит он: В заглушьи под леском рассыпана пшеничка. Спустился - в сети тут попалась наша птичка! Беды со всех сторон! Трепещется он, рвется, бьется; По счастью, сеть стара: кой-как ее прорвал, Лишь ножку вывихнул да крылышко помял! Но не до них: он прочь без памяти несется. Вот пуще той беды беда над головой! Отколь ни взялся ястреб злой; Невзвидел света Голубь мой! От ястреба из сил последних машет. Ах, силы вкоротке! совсем истощены! Уж когти хищные над ним распущены; Уж холодом в него с широких крыльев пашет. Тогда орел, с небес направя свой полет, Ударил в ястреба всей силой - И хищник хищнику достался на обед. Меж тем наш Голубь милой, Вниз камнем ринувшись, прижался под плетнем. Но тем еще не кончилось на нем: Одна беда всегда другую накликает. Ребенок, черепком наметя в Голубка, - Сей возраст жалости не знает, - Швырнул и раскроил висок у бедняка. Тогда-то странник наш, с разбитой головою, С попорченным крылом, с повихнутой ногою, Кляня охоту видеть свет, Поплелся кое-как домой без новых бед. Счастлив еще: его там дружба ожидает! К отраде он своей, Услуги, лекаря и помощь видит в ней; С ней скоро все беды и горе забывает. О вы, которые объехать свет вокруг Желанием горите! Вы эту басенку прочтите, И в дальний путь такой пускайтеся не вдруг. Что б ни сулило вам воображенье ваше; Но, верьте, той земли не сыщете вы краше, Где ваша милая, иль где живет ваш друг.

ДУБ И ТРОСТЬ С Тростинкой Дуб однажды в речь вошел. «Поистине, роптать ты вправе на природу,— Сказал он,— воробей, и тот тебе тяжел. Чуть легкий ветерок подернет рябью воду, Ты зашатаешься, начнешь слабеть И так нагнешься сиротливо, Что жалко на тебя смотреть. Меж тем как, наравне с Кавказом, горделиво, Не только солнца я препятствую лучам, Но, посмеваяся и вихрям и грозам, Стою и тверд и прям, Как будто б огражден ненарушимым миром. Тебе всё бурей — мне всё кажется зефиром. Хотя б уж ты в окружности росла, Густою тению ветвей моих покрытой, От непогод бы я быть мог тебе защитой; Но вам в удел природа отвела Брега бурливого Эолова владенья: Конечно, нет совсем у ней о вас раденья».— «Ты очень жалостлив,— сказала Трость в ответ,— Однако не крушись: мне столько худа нет. Не за себя я вихрей опасаюсь; Хоть я и гнусь, но не ломаюсь: Так бури мало мне вредят; Едва ль не более тебе они грозят! То правда, что еще доселе их свирепость Твою не, одолела крепость И от ударов их ты не склонял лица; Но — подождем концаХ Едва лишь это Трость сказала, Вдруг мчится с северных сторон И с градом и с дождем шумящий аквилон. Дуб держится — к земле Тростиночка припала. Бушует ветр, удвоил силы он, Взревел — и вырвал с корнем вон Того, кто небесам главой своей касался И в области теней пятою упирался. ДЕМЬЯНОВА УХА "Соседушка, мой свет! Пожалуйста, покушай". - "Соседушка, я сыт по горло". - "Нужды нет, Еще тарелочку; послушай: Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!" - "Я три тарелки съел". - "И полно, что за счеты: Лишь стало бы охоты, - А то во здравье: ешь до дна! Что за уха! Да как жирна; Как будто янтарем подернулась она. Потешь же, миленький дружочек! Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек! Еще хоть ложечку! Да кланяйся, жена!" Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку И не давал ему ни отдыху, ни сроку; А с Фоки уж давно катился градом пот. Однако же еще тарелку он берет, Сбирается с последней силой И - очищает всю. "Вот друга я люблю! - Вскричал Демьян. - Зато уж чванных не терплю. Ну, скушай же еще тарелочку, мой милый!" Тут бедный Фока мой, Как ни любил уху, но от беды такой, Схватя в охапку Кушак и шапку, Скорей без памяти домой - И с той поры к Демьяну ни ногой. ДВЕ БОЧКИ Две Бочки ехали: одна с вином, Другая Пустая. Вот первая себе без шуму и шажком Плетется, Другая, вскачь несется; От ней по мостовой и стукотня, и гром, И пыль столбом; Прохожий к стороне скорей от страху жмется, Ее заслышавши издалека Но как та Бочка ни громка, А польза в ней не так, как в первой, велика. Кто про свои дела кричит всем без умолку, В том, верно, мало толку. Кто делов* истинно, - тих часто на словах. Великий человек лишь громок на делах, И думает свою он крепку думу Без шуму.